Онлайн-журнал V–A–C Sreda продолжает трехмесячную программу, посвященную космосу и его отражению в культуре, искусстве и утопических мечтаниях XX–XXI веков.
По просьбе редакции антрополог, научный сотрудник Центра исследования космизма МВШСЭН, автор телеграм-канала «Земляки и земляне» Денис Сивков поговорил с генеральным директором Дома культуры «ГЭС-2» и фонда V–A–С, а также коллекционером марок Артемом Бондаревским и докторантом факультета научно-технологических исследований Университетского колледжа Лондона, членом организационного комитета Центра изучения космоса Рейчел Хилл — о том, как появилась филателия, каким образом марки отражают отношение государства к космосу, где происходит столкновение между реальностью и фантазией, а также о том, почему мечты прошлого на самом деле зачастую устремлены в далекое будущее.
Денис Сивков: Когда я был маленьким — на исходе советского периода, — мы собирали вкладыши от жвачки. Под фантиками были картинки, например с машинками. У меня скопилась целая коллекция этих вкладышей. Не могли бы вы рассказать о своем опыте коллекционирования?
Артем Бондаревский: Существует стереотип, что люди начинают коллекционировать марки в детстве. На самом деле все очень индивидуально. Я увлекся филателией гораздо позже: когда мне было около 25 лет, я унаследовал небольшую коллекцию от дедушки. Именно эта коллекция пробудила во мне первоначальный интерес — хотя сейчас я собираю совершенно другие марки. Когда слышишь выражение «небольшая коллекция», стоит иметь в виду, что ценность собрания зависит не от количества марок: даже в самом маленьком альбоме может быть больше сокровищ, нежели в стотысячной коллекции, интересной лишь ее владельцу. Дедушка никогда не занимался коллекционированием всерьез и воспринимал это как хобби. К тому же в 1960-е годы было принято собирать гашеные, то есть прошедшие почту, марки, а они, за исключением чрезвычайно редких случаев, стоят в десятки или даже в сотни раз дешевле, нежели «чистые», как говорят, mint stamps.
Рейчел Хилл: Я не коллекционировала марки, но могу привести два примера коллекционирования, один из которых был мне навязан. Мама покупала мне игрушку всякий раз, когда я ходила на занятия по балету. В итоге у меня появилась целая армия маленьких пластмассовых игрушек. Сама же я собирала все, что связано с космосом, звездами и галактиками: картинки, маленькие штучки — все, что попадалось мне на глаза. Полагаю, я всегда интересовалась космосом, довольно непосредственно взаимодействовала с ним, и это находило материальное воплощение. Я считаю, что коллекционирование — одна из форм контроля, и в какой-то степени — микрокосм. Это микрокосм порядка, и именно этим, возможно, отчасти и объясняется его привлекательность. Думаю, коллекционирование марок — классический пример того, как человек определенным способом собирает, организует и упорядочивает мир.
Д.С.: Рейчел, вы помните, как впервые увидели марку с космическим сюжетом?
Р.Х.: Да. Это было давно, лет пятнадцать назад. Я работала над проектом в Беларуси, в Минске. Перед отъездом я купила как сувенир несколько марок с изображениями космонавтов. Я решила, что именно так запомню свою поездку в Минск. Пожалуй, тогда я впервые увидела марку с космическим сюжетом.
Д.С.: Артем, вы говорили про небольшую коллекцию, унаследованную от дедушки. А что вас по-настоящему удивило, когда вы впервые просматривали это собрание?
А.Б.: Прежде всего, меня удивило разнообразие. Важно отметить, что марки — это не картинки, их изначальная функция довольно утилитарна. Когда в 1840 году британский учитель и политик сэр Роуленд Хилл предложил использовать марки, он стремился найти способ организовать прозрачную систему оплаты почтовых отправлений с наименьшими затратами для отправителя. Несколько позже, начиная с 1860–1870-х годов, люди увидели в почтовых марках возможность рассказать о своей стране тем, кто живет в других странах. Именно этим и объясняется кратное увеличение наименований выпускаемых экземпляров. Но все же филателия — это коллекционирование знаков почтовой оплаты. Кстати, марки могут быть и не почтовыми — например, в Италии с их помощью до сих пор подтверждают уплату государственных пошлин.
Кроме того, меня поразило, что с помощью филателии можно узнавать много нового, если просто изучать и сравнивать марки разных стран. Благодаря этому появляется возможность не только проследить отношение страны к самой себе, вектор ее развития, но и то, каким образом страна хочет быть представлена перед другими государствами.
В дедушкином альбоме были собраны индийские марки; они показались мне настолько любопытными, что именно с них я решил начать заниматься филателией. Коллекции бывают двух основных типов — хронологические и тематические. Изначально я пошел по первому пути и начал с марок независимой Индии, напечатанных в конце 1940-х, а закончил экземплярами 1985 года, собрав полную коллекцию этого периода. Потом я решил погрузиться в марки индийских штатов. Во времена британского владычества у многих штатов (княжеств) было право печатать собственные марки — в специальной литературе их называют the ugliest, то есть «самые страшные». Это связано с тем, что многие местные правители печатали своими силами, и, конечно, не всегда результат можно было назвать удачным. Некоторые, наоборот, заказывали печать в Великобритании. Однако вскоре я понял, что не смогу собрать и половины: слишком много редких экземпляров.
Впоследствии я продолжил заниматься хронологическими коллекциями и сфокусировался на марках Камбоджи, Лаоса, Бирмы, Шри-Ланки и Пакистана, но вскоре решил изменить вектор и обратиться к определенной теме. И такой темой стали слоны. Мне казалось, что я быстро соберу полную коллекцию с их изображениями, но задача оказалась неподъемной — ей можно посвятить всю жизнь. Важно отметить, что любое тематическое коллекционирование дает хорошую базу для расширения кругозора в связи с разнообразием выпускаемых марок.
Д.С.: Хотелось бы немного вернуться к истории коллекционирования марок как явления. Когда возник этот феномен и что изменилось с тех пор?
А.Б.: Уже в 1850-х появились люди, которые целенаправленно собирали марки. Среди них были выдающиеся коллекционеры. Наверное, самая известная в мире филателистическая династия — это британская королевская семья. Доподлинно известно, что Георг V (еще будучи принцем Уэльским) инкогнито посещал филателистические аукционы в Голландии, чтобы пополнить семейную коллекцию.
Если же говорить об изменениях, то замечу, что первые коллекционеры собирали в основном гашеные марки, во многом поэтому сейчас трудно найти «чистые» экземпляры XIX века. Взять, к примеру, первую марку в истории — знаменитый «черный пенни». Сейчас найти негашеные экземпляры практически невозможно, несмотря на то что первоначальный тираж исчисляется миллионами. Если снятый с конверта «черный пенни» обойдется коллекционеру в 200–300 долларов, то чистая марка будет стоить в сотни раз дороже. Почему негашеные марки так ценятся? Как сказал мне один коллекционер: «Если у меня есть возможность получить красивую неиспользованную вещь, конечно, я выберу именно ее».
Есть филателисты, которые собирают конверты, прошедшие почту, — то есть коллекционируют цельные вещи, включающие в себя марки, конверт, штампы. Скажем, кто-то ищет конверты, посланные из Индии в Британию. Именно в этой, довольно специфической области филателии случаются удивительные истории. Самая дорогая филателистическая вещь в мире, так называемый «конверт Доусона», — это почтовое отправление, которое в конце XIX века некий Доусон отправил из Гавайев в Нью-Йорк, приклеив на конверт две очень редкие и дорогие (по нынешним временам) марки Гавайского королевства. Волею судеб на конверт наклеили две марки США, которые также оказались безумно редкими. Таким образом, этот конверт с хорошо сохранившимися штемпелями и дорогостоящими марками стал чрезвычайно ценным объектом, или, как это называют филателисты, «целой вещью».
Пускай сегодня в России филателия не так популярна, но мне кажется, что говорить о ее смерти неправильно. Как и любое хобби, коллекционирование марок имеет разные периоды вовлечения. Например, в начале 1990-х годов в Москве на Новом Арбате можно было купить полную коллекцию марок Китайской Народной Республики за 20 тысяч долларов, теперь же такая коллекция стоит миллионы. Все потому, что в Китае в 2000-е годы случился «филателистический бум», и теперь марки собирают сотни тысяч молодых людей. Примерно такая же ситуация наблюдается сейчас и в Индии. Я думаю, что Россию еще ждет новый всплеск интереса к филателии.
Д.С.: Рейчел, не могли бы вы рассказать о том, как марки с космическими сюжетами представлены в иностранных музеях?
Р.Х.: Марки — любопытная вещь, совсем маленькая и очень интимная, ведь они вступают в контакт с телом. В них есть тактильность и потому их очень интересно собирать в личных коллекциях. Выставлять их в музее — непростое дело; они очень изящны и поэтому конкурируют со многими другими экспонатами (нередко более крупными) — это явление историк науки Саймон Шаффер назвал «харизматичной мегафауной».
Думаю, марки легче находить в онлайн-коллекциях — перед нашей беседой я рассматривала марку из коллекции Национального музея воздухоплавания и астронавтики. Эта марка посвящена экспериментальному космическому полету «Союз» — «Аполлон». В случае с ней — а также с марками в целом — история о том, как она попала в коллекцию, не менее интересна, чем сама марка. Оказывается, этот экземпляр Смитсоновскому институту в конце 1970-х годов подарил военный атташе при советском посольстве в Вашингтоне. На мой взгляд, очень примечательно, что марка оказалась преподнесена музею в качестве небольшого подарка с очевидным дипломатическим подтекстом — это было вообще характерно для периода разрядки, когда космическая инфраструктура использовалась как форма дипломатии. И это позволяет понять, как марки демонстрируют и описывают в онлайн-коллекциях музеев.
Д.С.: А можно ли измерить красоту марки? Есть ли общепринятые — может быть, эстетические — критерии?
А.Б.: Существует множество критериев, которые, на мой взгляд, можно разделить на два типа.
Первые субъективны и больше относятся к личным эстетическим пристрастиям коллекционера. У меня есть правило — если какая-то марка мне нравится и подходит по тематике, то я стараюсь ее получить. При этом современные марки, которые выпускаются после 2005 года, мне совершенно не интересны — мне просто не нравится метод их печати. В то же время в моей коллекции, посвященной слонам, есть удивительные экземпляры — марки Бутана, выполненные из бумаги с добавлением шелка, а также ивуарийские марки с золотым и серебряным напылением.
С другой стороны, можно выделить и объективные, профессиональные критерии: расположение рисунка относительно центра марки, перфорация, состояние клея и использованный метод печати и надпечатки. На интернет-аукционах я часто покупаю стоки — чужие неразобранные коллекции марок, где иногда могут попасться настоящие редкости. Так, мне повезло обнаружить одну из марок РСФСР с перевернутой надпечаткой, то есть дополнительным текстом поверх основного изображения, выполненной литографским способом. Подобные образцы встречаются крайне редко и стоят в тысячи раз дороже экземпляров с обычной типографской надпечаткой.
Также многие филателисты особенно интересуются экземплярами, при производстве которых были допущены ошибки: сдвинулся фон, сместился центр, была пропущена перфорация. Если коллекционировать только «эталонные» образцы, то очень скоро наступит момент, когда ты упираешься в потолок — в собрании не хватает только чрезвычайно «тяжелых» марок. Собирая же и ошибочные варианты, можно «растянуть удовольствие», а также изучать и погружаться в культуру страны.
Д.С.: Рейчел, можете ли вы рассказать о примерах того, как в предметах материальной культуры, таких как марки, отражается отношение государства к космосу?
Р.Х.: Отчасти интерес к маркам с космическими сюжетами объясняется тем, что благодаря ним, как сказала бы американский антрополог, доцент кафедры антропологии Йельского университета Лиза Мессери, космос становится местом. Марки превращают космос в нечто в буквальном смысле осязаемое и помогают с его визуализацией — рассматривая изображения на марках, люди получают представление о том, что происходит в космическом пространстве, которое при этом остается для них недосягаемым. Но весьма любопытно — и как раз об этом я говорю в своем исследовании о выпущенной в 1963 году марке с портретом Валентины Терешковой, первой женщины в космосе, которое и подтолкнуло вас побеседовать со мной, — что марки с космическими сюжетами (а если говорить конкретно об этой марке, то с космическим кораблем «Восток-6») представляют собой столкновение реальности и фантазии, причем столкновение неизбежное, поскольку эти технологии в свое время были секретны, а следовательно, не подлежали непосредственной репрезентации.
Говорят, что Сергей Королев очень тонко чувствовал мягкую силу, заключенную в объектах, выставляемых на всеобщее обозрение, но при этом прекрасно понимал, что необходимо соблюдать секретность. И то, как технологии изображены на этой марке, — прекрасный пример напряжения между демонстрацией и секретностью. Он демонстрирует, что в процессе визуализации скрывать можно не меньше, чем показывать. Насколько я понимаю, повторное изображение корабля «Восток-6» на марке с Терешковой было основано на условном макете этого корабля, сделанном одним из инженеров Королева, — на том же макете, который впоследствии показывали людям на московских аэродромах, к примеру, в Тушино и на других площадках. Блестящий историк космоса Асиф Сиддики, очень мною любимый, писал об одной из таких выставок в своем сборнике «В космос: освоение космоса и советская культура» и в главу «Космические противоречия» он включил архивную фотографию с Тушинского аэродрома, предоставленную Сенату США. На этом изображении показано, как публично представленные космические технологии были возвращены в США в качестве потенциального источника разведывательной информации о советских космических технологиях. В Великобритании советские космические марки использовались в качестве основы для моделей «Востока» — одна такая модель в настоящее время находится в постоянной экспозиции в Музее науки в Лондоне Получается, что марки — потрясающий пример переосмысления, а затем открытой демонстрации секретных технологий и того, как люди пытаются использовать их, чтобы изучать эти технологии и принципы их работы.
А.Б.: Как я уже говорил, погружение в культуру страны, марки которой ты собираешь, неизбежно. Почтовые марки позволяют считать неочевидные связи между внутренней политикой государства и тем, как оно хочет себя репрезентировать, обнаружить любопытные исторические факты. Любознательность филателиста заводит еще дальше, чем изучение учебника истории. Рассматривая тему космоса в филателии, можно вспомнить, как на марках изображали, например, первые спутники.
Индия стала космической державой, запустив первый в своей истории спутник в июле 1980 года, а почтовая марка, посвященная этому событию, вышла только в июле 1981 года. Почему прошло столько времени? Конечно, в любой стране выпуску почтовой марки предшествует долгая бюрократическая процедура. Всегда есть страх неудачи в таком серьезном начинании, и здесь государственная почтовая служба India Post поставила выпуск марки в долгосрочный план, чтобы не ошибиться.
Интересно сравнить эту историю с советским опытом. Запуск первого в мире спутника прошел 4 октября 1957 года, а уже 7 октября в СССР вышли сразу две марки, не приуроченные напрямую к событию, но связанные с космосом. На первой из них, посвященной Международному геофизическому году, была изображена летящая ракета, а на второй — портрет Константина Циолковского, поскольку в 1957 году исполнялось 100 лет со дня его рождения.
Уже спустя месяц была выпущена марка, посвященная непосредственно Первому искусственному спутнику Земли. Можно сделать вывод о том, как Советское государство относилось к событию: разумеется, руководство страны опасалось неудачи и перестраховалось, выпустив сначала те марки, которые напрямую не были связаны с запуском спутника, но это, в свою очередь, подогрело интерес людей к такому знаменательному событию (но и марку, посвященную самому событию, поставили в план заметно раньше, чем оно произошло).
Д.С.: Космос был одной из главных тем в советской филателии. Как вы думаете, почему?
Р.Х.: Это хороший вопрос. Пожалуй, когда я рассматриваю такие марки, меня особенно интересует, как широкой отечественной аудитории — а поскольку марки обычно ходят по свету, то и международной тоже — рассказывают о будущем и об истории технологий. Полагаю, особенно обаятельно в марках то, что они совершенно будничны, совершенно обычны, но при этом в какой-то момент они были одним из важных средств общения, небольшой денежной единицей, которая становилась средством передвижения и перемещения.
А.Б.: Как мне кажется, людям всегда интересно коллекционировать вещи, которые предполагают изучение большого количества фактов. Например, я знаю немало людей, которые собирают марки с изображениями грибов. Мир грибов огромен, и марок с ними тоже несчетное количество. Когда собираешь марки, связанные с космосом, больше узнаешь о покорении межзвездного пространства. И, конечно, космос — это мечта. Ведь освоение других планет — общая и важная цель человечества. Именно поэтому марки на космическую тематику так популярны. Они дарят мечту. Помимо этого, марка — кусочек истории страны, а любой стране крайне важны космические амбиции. Отсюда и возникает вполне очевидная связь: если мы хотим летать в космос или достигаем в этом успехов — мы будем печатать марки на космическую тему.
Д.С.: Космические сюжеты на марках часто пронизаны идефиксом утопии. Существует ли альтернативная версия космического будущего человечества?
Р.Х.: Мне нравится, что, говоря о космосе, вы снова и снова возвращаетесь к теме утопии. На мой взгляд, важность утопии порой недооценивается. Я считаю, что держаться за эту идею очень важно. Я думаю — пусть многие с этим и не согласятся, — что общество привыкло считать утопизм эскапистской привилегией буржуазии. Но на самом деле мне кажется буржуазным верить в то, что утопизм не обязателен.
Я полагаю, что нетипичные представления о космосе имеют огромное значение. Я всегда вспоминаю потрясающую лекцию американской писательницы и литературного критика Урсулы Ле Гуин, в которой она сказала, что мы живем при капитализме и это кажется неизбежным, но прежде неизбежной казалась и божественная власть царей, а правда в том, что любую человеческую структуру могут разрушить человеческие идеи.
Мне очень интересны репрезентации будущего и технологий, того, что они значат и что делают. Думаю, порой они даже формируют реальность. Я хочу сказать, что мы понимаем, что образы будущего — это надежды и ожидания. Но я считаю, что можно идти и обратным путем, чтобы образы будущего помогали создавать определенные варианты настоящего. И мне представляется, что изображения — в частности, космические сюжеты на марках — служат примером того, как с помощью контролируемого государством визуального режима можно попытаться создать определенный тип будущего в настоящем. Я часто вспоминаю слова из романа Джорджа Оруэлла «1984»: «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». Думаю, мы можем развить эту мысль и добавить, что те, кто управляют настоящим, управляют и будущим, хотя это и кажется очевидным. Но я считаю, что те, кто управляют будущим, управляют и настоящим. В связи с этим я полагаю, что мы должны со всей серьезностью подходить к тому, как изображаются различные варианты будущего и как они представляются нам.
Д.С.: Я помню очень популярную серию космических марок, созданных в сотрудничестве художником Андреем Соколовым и космонавтом Алексеем Леоновым. Есть, например, марки с лунными сюжетами, на которых изображено советское будущее на Луне. Каково их значение? Какой контроль имеет место в этом случае?
Р.Х.: Прежде всего, они подпитывают ожидания: «Вот направление, в котором мы работаем». Да, советские космонавты так и не высадились на Луну, хотя на счету СССР целый ряд других успехов в лунных исследованиях. Но можно сказать, что, хотя изображенное на марке будущее так и не было реализовано, путь к этому изображенному будущему все же был проложен, если вы понимаете, о чем я говорю. Получается, что, даже если изображенное будущее не настало, в попытке претворить его в жизнь были реализованы некоторые компоненты, ведущие к нему.
Из советских марок с космическими сюжетами — совершенно обворожительных в массе своей — особенно интересны, на мой взгляд, те, на которых изображен «космический рабочий». Как выглядит труд в космосе? Чего нам от него ожидать? Думаю, если держать в уме соседство одинокого взгляда астронома с таким скорее коллективным доступом в космос, советские космические марки интересны тем, что на них действительно изображаются люди — здесь я называю их «космическими рабочими», поскольку считаю, что очень важно отразить идею о труде и о том, что тело космонавта есть тело рабочего, — и это люди, которые, прежде чем отправиться в космос, жили обычной жизнью.
Отличным примером этого служит и марка с Терешковой, которая словно говорит: «Смотрите, наш идеальный пролетарский герой отправляется в космос!» Она показывает, что космос открывается не единственному избранному астроному, а идеализированному пролетарию. И мне кажется, что возникает некоторое противоречие при изображении космонавта и как идеализированного героя, и как узнаваемого пролетария. Об этом пишет Вячеслав Герович (российский и американский историк науки — Прим. ред.) в «Советских космических мифологиях». И это, на мой взгляд, тоже находит отражение на марках того времени.
А.Б.: С точки зрения раскрытия космической темы в советской филателии серия марок 1967 года с работами Алексея Леонова и Андрея Соколова довольно показательна. Дело в том, что работы Соколова и Леонова попали на марки не одной страны, а сразу четырех. Помимо серии 1967 года, вышедшей в СССР, их работы оказались на марках Кубы, Сьерра-Леоне и эмирата Эль-Фуджайра в 1970–1990 годах. При этом СССР продолжил выпускать марки с изображениями их работ вплоть до 1990 года.
Конечно, не обошлось без курьезных случаев. На одной из марок серии 1967 года изображены «селенодезисты» — специалисты, изучающие поверхность Луны перед тем, как начать там строительство. Надпись, поясняющая сюжет изображения, гласила: «Восход Земли». Работники почтовой службы, которые занимались печатью, подумали, что это ошибка, потому что Земля восходить не может, и поверх оригинальной надписи сделали «заклейку» со словами «Восходит Земля». Но как потом оказалось, авторы были абсолютно правы, ведь с Луны действительно можно наблюдать восход Земли. В некоторых каталогах указано, что существуют марки без этой заклейки, — признаюсь, я таких не видел, но точно знаю, что можно найти экземпляры, где видны обе надписи.
Д.С.: В заключение я хотел бы узнать у вас, как вообще изобразить всю Вселенную на маленьком бумажном прямоугольнике?
Р.Х.: Противоположности нередко притягиваются, поэтому мне кажется, что гигантское и миниатюрное весьма неплохо сочетаются друг с другом. Я считаю, что одна из задач марок с космическими сюжетами — в частности, советских — состоит в том, чтобы помочь нам осознать космическую среду и нащупать точки соприкосновения с ней. Как ее изобразить? Как запечатлеть фрагмент непостижимого и поместить его на продукт, доступный каждому?
Порой миниатюрное изображение гигантского оказывается более удачным, чем огромное или увеличенное. Здесь происходит столкновение с величием размеров, и спровоцировать его может как крошечная, так и огромная вещь. И та, и другая в некотором смысле непостижимы, мы просто не в силах полностью их осознать — и потому они словно существуют бок о бок.
Мне нравятся марки с космическими сюжетами, потому что они чрезвычайно противоречивы. Они пытаются показать гуманизацию космоса. Они пытаются сказать, что люди заселят космос — и должны это сделать. И для этого нужны не только грандиозные амбициозные проекты. Нужно также внедрять космос в наш обиход.
Один из моих любимых научно-фантастических романов — «Создатель звезд» Олафа Стэплдона. Он был издан в 1937 году, после «Большого спора» — публичной дискуссии астрономов Харлоу Шепли и Гебера Кёртиса, в которой один из них утверждал, что размеры Вселенной ограничены нашей зоной видимости, то есть спиральная туманность Андромеды представляет собой часть Млечного пути, поскольку в нем умещается вся Вселенная. В свою очередь, другой ученый доказывал, что туманность Андромеды — это отдельная галактика, а Вселенная на самом деле гораздо больше, чем мы думаем. В 1924 году Эдвин Хаббл (американский астрофизик — Прим. ред.) доказал, что Кёртис был прав. Туманность Андромеды — действительно отдельная галактика, а Вселенная гораздо больше, чем кажется. Я считаю, что «Создатель звезд» — это яркий пример того, как литература пытается представить это новое понимание Вселенной и ее масштабов.
А.Б.: Отвечая на этот вопрос, хочу вернуться к предыдущей теме. Важно понимать, что Соколов и Леонов никогда не создавали свои работы специально для марок, их произведения были адаптированы, а сюжеты картин неизменно пронизаны духом мечты о космосе. Эта мечта адаптируется на любые поверхности — и маленький бумажный прямоугольник не исключение.